С конца 1990-х гг. российский кинематограф переживает уникальный для его истории бум производства ремейков. Благодаря своей многочисленности и концентрированности на советском, постсоветские ремейки вольно или невольно отсылают не только каждый к конкретному фильму-предшественнику, но и все вместе к массиву фильмов-источников в целом. Собственно эти две совокупности кинонарративов, два обобществленных кинотекста или, в другой терминологии, два дискурса — завершенный в прошлом и реанимирующий прошлое — в их сопоставлении друг с другом и окажутся в центре моего внимания. Чтобы определить подход, предложенный в докладе, удобно, вслед за Томасом Личем, воспользоваться выражением «риторика ремейка» [1], которое подразумевает исследование таких аспектов, как «риторика изображения», «интертекстуальность», etc. Вместе с тем я позволю себе доосмыслить предложенное Личем понятие «риторика ремейка» с учетом социальной прагматики кинематографа, определив его как совокупность приемов визуальной легитимации новой социальной реальности, основанных на попытке возобновить уже завершенный кинодискурс. Я сосредоточусь на метаморфозах, которые претерпевают вещи, люди и, главное, пространства, когда современные фильммейкеры эксплуатируют топосы советского кинематографа.

Список литературы:
[1] Leitch, T. M. Twice-Told Tales: The Rhetoric of the Remake // Literature/Film Quarterly. 18/3. 1990.