1. Вопрос об индейском субстрате испанской языка Латинской Америки может быть поставлен применительно к каждому из его национальных вариантов. Всякий раз этот вопрос будет стоять особо – ввиду различных особенностей этногенеза и различия факторов становления конкретного варианта испанского языка в каждой стране. Очевидно, что прежде чем пытаться переходить к каким-либо обобщениям, необходимо по возможности сгруппировать все известные сведения по каждому из национальных вариантов, в нашем случае – по испанскому языку Венесуэлы.
2. Вопрос об особенностях конкретного национального варианта может ставиться применительно ко всем уровням языковой системы: фонетике, морфологии, синтаксису, лексике. Мы рассматриваем его в данном случае исключительно на уровне лексики – поскольку в Венесуэле, в отличие, скажем, от Боливии или Парагвая, испано-индейское двуязычие не имеет реального значения и существует лишь локально, в отдельных, удаленных от центра страны местностях, но отнюдь не на уровне национального варианта.
3. Что же касается лексики, то здесь наблюдается своя, очень резко выраженная специфика. Особенностью исторического процесса испанизации Венесуэлы было то, что коренные народы Атлантического побережья и центра были оттеснены на периферию – на запад, в Анды, на юг, в джунгли бассейна Ориноко, и на восток; но на Атлантическом побережье, игравшем главенствующую роль в становлении нации, господствовал именно испанский язык, а значит – действовали иные факторы.
4. Неудивительно, поэтому, что на уровне всего венесуэльского варианта испанского языка заимствования из коренных языков данной страны исчисляются разве что десятками единиц. Разумеется, их на порядок больше в отдельных регионах, особенно в уже упомянутых зонах двуязычия, т.е. в районах прямых контактов между языками. Но, повторим, это – явление периферийного характера и не является определяющим для характеристики национального варианта в целом.
5. Но если так, то тем более удивителен тот факт, что заимствования из коренных языков Америки в действительности составляют мощный пласт венесуэльской лексики: их сотни и сотни, и они не просто многочисленны, но даже доминируют в отдельных группах лексем, как-то: в обозначениях растений и животных, в наименованиях явлений сельского быта, блюд и напитков, утвари, орудий и изделий традиционных промыслов, явлений национальной культуры, физических и психических качеств человека. Наконец, они широко представлены во фразеологии, описывающей огромное разнообразие ситуаций человеческой жизни в целом. Происхождение единиц этого лексического пласта различно, что вовсе не случайно, если учитывать положение Венесуэлы как перекрестка всех торговых путей и путей миграции населения Западного полушария: это – заимствования их аравакско-карибских языков и диалектов, из ацтекского, кечуа, чибча и гуарани, не исключая и других, менее существенных влияний.
Сказанное заставляет нас поставить вопрос: чем объяснить это – объективно отнюдь не обязательное и не неизбежное – явление «индеанизации» определенного национального варианта? Ответ, как нам представляется, может быть следующим:
Лексика, заимствованная из коренных языков Америки, является одним из средств формирования некоего национального мифа, без которого немыслимо самосознание ни одной из современных наций. В странах современной Латинской Америки – в каждой по-своему – происходит «возвращение к истокам», поиск некоей утраченной самобытности (этнической, культурной, языковой), что на самом деле является творческим процессом создания наций завтрашнего дня, не-индейских и не-испанских, а аргентинской, венесуэльской, кубинской и т.д., каждая из которых будет иметь свою этничность, свою уникальную культуру и свою, не тождественную никакой другой, языковую картину мира.