В творчестве Брехта часто затрагивались вопросы генезиса зла. И в ранних его пьесах «Трёхгорошовая опера», «Человек есть человек», и в период зрелого творчества писателя («Мамаша Кураж и её дети», «Допрос Лукулла», «Жизнь Галлилея»), и в поздних произведениях («Дни коммуны») встроены такие текстовые семантические элементы, развитие которых в плане поведенческой стратегии актёров обнаруживает узловые точки критики современного человека, в которых сходятся вопросы индивидуальной (этической) и социально-политической активности субъекта. Среди этих текстов с этой точки зрения особое место занимает рассказ Брехта «Die Bestie» (в русском переводе Э. Львовой «Изверг»). Бертольд Брехт написал этот рассказ в 1928 году, напечатали его в «Berliner illustrierte Zeitung». В этом же году рассказ получил первую премию в конкурсе, объявленном этой газетой. События, описываемые в рассказе, разворачиваются в СССР, на киностудии «Межрабпом-Русь». На ней происходят съёмки фильма «Белый орёл», сюжет которого основывается на рассказе Леонида Андреева «Губернатор». Главной фигурой фильма является губернатор Муратов, по вине которого в 1905 году была жестоко подавлена забастовка рабочих. Таким образом, Муратов представляет собой образ злодея, ненавистного революционному духу. Задача режиссёров и операторов заключается в максимально точной фиксации и передаче характера и поведенческих особенностей кровавого тирана. В студию является человек, который "поразительно похож" на исторического Муратова, и предлагает свои услуги. Режиссёры долгое время отвергают манеру его игры, но потом он предлагает включить в сцену поедания яблок особый жест, который съёмочная группа одобряет. Но эту идею реализует актёр Кохалов, в то время как забытый группой незнакомец удаляется. Как потом выясняется, он на самом деле являлся подлинным Муратовым. Рассказ является вариацией на излюбленную в немецкой литературе тему «Schein und Sein». В данном рассказе принципиально важно, что в нём смоделирована театральная ситуация, ситуация актёрской игры, и смысл противопоставления «Schein und Sein» рождается только благодаря реконструкции логики введения двуплановости. С одной стороны, есть событийный строй рассказа, с другой стороны, есть восприятие событий. Наличие двух планов объясняется тем, что В. Тюпа назвал принципом «неклассической художественности» – «открытие и освоение коммуникативной природы искусства». В рассказе Брехта мы видим двойную рамку – читатель воспринимает критическую зрительскую перцепцию, встроенную в рассказ, в результате чего тоже занимает критическую позицию. То есть читатель как будто бы является зрителем или со-зрителем. Это позволяет сопоставить художественный приём, применяемый в рассказе, с драматургической и режиссёрской практикой Брехта. Муратов должен быть не просто абсолютным субъектом насилия. Как следует из речи режиссёра, "с извергами дело обстоит отнюдь не так просто". Режиссёр требует, чтобы изверг был современным, чтобы произошёл переход от традиционного образа тирана к принципиально новому, отвечающему духу времени. Понять характер его современности является задачей критической работы мысли зрителя. Центральным для понимания рассказа является понятие жеста, которое Брехт развивал в конце 1920-х - начале 1930-х гг. Жест помогает переосмыслить современное зло и по-новому репрезентировать субъект насилия. Под давлением обстоятельств Муратов должен отказаться от облика устаревшего зла, он сам предлагает новый образ – завуалированного, продуманного насилия, которое не сразу можно идентифицировать. Сама продуманность зла побуждает зрителя к анализу, к критическому рассмотрению. В этом можно усмотреть зарождающийся принцип эпического театра - реципиент не должен, подобно евреям, чувственно воспринимать акт насилия, не будучи способным одновременно с этим объяснить ужас, вызываемый поведением изверга. Это, согласно Брехту, метафизика. Только рационально продуманное насилие, нарративно выстраивающееся, может быть аналитически раскрыто.