Вопрос об особенностях повествования в ранних текстах А.П. Чехова охватывает достаточно широкий спектр теоретических и историко-литературных проблем. Сложность ситуации заключается в необычном положении писателя, чьи произведения сыграли серьезную роль в развитии как классической, так и массовой русской литературы. Важно и другое: статус и облик массовой литературы рубежа веков представляются не слишком ясными. Только в последние десятилетия XIX века в России формируется то, что можно назвать популярной литературой, – и связано это, безусловно, с ростом числа читателей. Ситуация, сложившаяся вокруг массовой литературы рубежа веков, обусловила максимальное сближение конкретного автора и конкретного читателя, что повлияло и на характер соотношения других повествовательных инстанций. Реципиент оказался не просто «получателем информации», в воображении которого складывается образ автора и его художественного метода на основе прочитанной литературы. То, что публика желала получить от текста, являлось не столько «горизонтом ожидания», сколько своеобразным «заказом». Граница между творцом и аудиторией была проницаемой: читатель мог формировать для себя личный «канон», выбирая подходящее издание, любимые жанры, сюжетные линии и авторов. Кроме того, в русской массовой литературе этого периода зачастую не было четкого различия между фикциональным текстом и документалистикой. Будучи сотрудником «малой прессы», Чехов не мог не учитывать правила построения популярных текстов и вкусы аудитории. Ощущение общеизвестного, необходимое для привлечения читателя, возникало у Чехова и в рамках художественного мира, и на уровне повествования. Сюжет строился на основе знакомых читателю исторического и культурного контекстов, а повествователь, чье присутствие в тексте ощущалось читателем в качестве «авторского», воспринимался как фигура близкая. Такая структура допускала свободное перемещение между двумя этими уровнями, что, безусловно, сказывалось и на стиле, рождая всевозможные типы пересечения слова героя и слова повествователя. Однако, несмотря ни на что, ранняя проза Чехова при всем своем разнообразии обладает очевидным единством. Так, «мелочишка» и повествовательный текст могут иметь больше общего, чем это может показаться на первый взгляд. Несмотря на то, что «мелочишка» лишена фабулы в классическом ее понимании, в ней ярко себя проявляет характерный для ранней прозы Чехова субъективный повествователь. А в повествовательных текстах может быть ослаблена фабульная составляющая и эпизоды могут соединяться почти без перехода, простым соположением, либо переход от одного эпизода к другому может быть мотивирован лишь формально. Тем не менее, независимо от того, какие жанр и форма выбирались автором, его внимание всегда было сосредоточено на фигуре адресата. В связи с этим сюжет появляется даже у произведений, в которых не рассказывается никакой истории (в так называемых «мелочишках»: списках, каламбурах, подписях к рисункам). Можно сформулировать его как сюжет прочтения, понимания, развернутого диалога текста и читателя. Организует такой сюжет событие, перенесенное из изображаемого мира на границу фикционального и реального. Подобная коммуникативность оказывается актуальной именно для популярной литературы благодаря сочетанию в ней таких особенностей, как злободневность и консервативность. Свежесть задействованного в тексте материала, как ни странно, не приводит к бесконечному разрастанию интерпретаций – они регулируются устойчивыми формальными элементами и тяготением массовых текстов к «фотографичности», «статике».