В литературе XIX-го века, особенно в посленаполеоновский период, историческая драма играет важную роль. Одновременно с возникновением «воображаемых сообществ» (Б. Андерсон) в их политической и философской ипостаси авторы по всей Европе начинают интересоваться адаптацией национальных сюжетов для сцены. Одни и те же сюжеты обрабатываются различными авторами, проявляющими всякий раз иное восприятие данного исторического материала; так, например, возникают различные версии «Hermannsschlacht» (битвы при Тевтобургском лесу) в творчестве Клейста, Граббе, Ла Мотт-Фуке), или рождается модa на Лжедмитрия (произведения Шиллера, Пушкина, Мериме).
В докладе пойдет речь о национальных драмах посленаполеоновского периода (являющих собой своего рода «идеальный» объект исследования с точки зрения сравнительного литературоведения) как о попытке создания вымышленной культурной идентитичности. Находящиеся в точке пересечения историко-политических и литературно-философских явлений, эти различние тексты можно считать и реакцией на наполеоновские войны, и развитием модели шиллеровской драмы, наложившимся на характерный для изучаемой эпохи фон рецепции Шекспира.
Анализ ряда примеров «écriture» (собственно литературного творчества, сочинения, «письма») и «réécriture» (переписывания) выбранных сюжетов заставляет сформулировать вопрос: какими мотивами руководствуется автор при выборе сюжета из своей собственной национальной истории или из истории другого народа? Почему на итальянском материале написаны и «Adelchi» итальянца Мандзони, и «Lorenzaccio» француза Мюссе? Почему соотечественник последнего Виктор Гюго выбрал для «Cromwell» материал английской истории? Зависит ли выбор сюжета лишь от решения в пользу одного из двух: экзотики или национализма? Или стоит согласиться со мнением Паскаль Казанова (La Republique Mondiale des Lettres, 1999), утверждавшего, что французские писатели в качестве «внуков революции» в изучаемую эпоху уже вышли из стадии изучения национальных культур — в отличие от наций — противников Наполеона?
Исходя из этих соображений возможно сформулировать и следующий важный вопрос, который затрагивает теперь уже не только посленаполеоновский период: способен ли на самом деле литературный текст однозначно создавать «культурную идентичность» и превосходит ли данный (типичный для исторической драмы) способ простое применение говорящих имен или «couleur locale» (местный колорит), столь важные, по мнению Виктора Гюго?