Литературное письмо основано на экспериментальном экзерсизе — превращении импульсов моральной природы в рефлексированные наклонности субъекта и динамики рефлексов через игру трансцендентального воображения в формальный принцип человеческой воли, в магическую максиму самообладания. Творчество Шекспира обозначает развитие экспериментальной эпохи в литературной культуре Ренессанса. Монолог Гамлета вскрывает структурные моменты этого морального самоэкспериментирования человека в отсутствии абсолютных причин бытия: созданный по своему образу и подобие, моральный экспериментатор производит себя как универсальную рефлексию и волю, отвлеченную от любых жизненных контекстов. Отсюда следует:

• исходная диллема («быть или не быть»), являясь следствием гипотетического исследования, снимает условия ответственности и порождает свободную игру представления;
• развитие интеллектуальной серии возможностей существования для морального экспериментатора (бороться, смириться, мечтать);
• падение сознания в бесконечную хроническую рефлексию, порожденной простым событием мысли, что позволяет развернуть метафоризацию бытия как поединка;
• экспериментальное восприятие эффекта бесконечной рефлексии на субъективную волю как результат блокировки любой воли-к-действию в бездействии духа («так всех нас в трусов превращает мысль»);
• вербальный жест самообладания рефлексивно-волевого я («довольно!»),
• порождение императива, который отражает иудейскую прозопопею творения мира словом в совпадении акта воления и явленного сущего, что представлено в магической фразе («помяни в твоих молитвах»).

Программа морального самоэкспериментрования определяет композиционную схему трагедий и хроник Шекспира. В «Короле Лире» мы видим кризис морального экспериментатора, отказавшегося от своей суверенной ответственности, что ведет к разрядке эгоистических влечений, динамике страданий, формам волевого самообладания (терпеть) и воле-к-смерти как полноте опыта над моральной природой (слова Лира Корнелии: «дай яду мне»). Поэтика Шекспира определила логику воображаемого русской литературной культуры от романтизма и постромантизма до большого классического романа XIX в. и феноменологического романа ХХ в. (Булгаков, Пастернак), где хроническая историософская рефлексия дает импульс обновлению романного жанра в примитивных формах бреда или квазидокументального рассказа: гениальная галлюцинация морального экспериментатора у Шекспира (Гамлет, Лир, Макбет) как структурный элемент экспериментирования внутренней человеческой природы становится целью опытного познания смысла истории и экзистенции, судьба творения и явления мирового зла сводится в романе Булгакова к динамике приступов и успокоений профессора Понырева, а у Пастернака — к динамике повествования новой «прозы мира» («чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины») и эффектам поэтической жестикуляции (образ Христа в стихотворениях Живаго — образ постхристианского пророка, где присвоение позиции Судьи истории станет финальным жестом поэтического воображения: «ко Мне на суд … столетья поплывут…»).