Ранние Отцы Церкви искали и находили такие способы выражать свои мысли, которые отвечали бы требованиям, предъявляемым современниками к литературным сочинениям. Однако защитники новой религии в той или иной степени вольно или невольно противопоставляли свои произведения сочинениям языческих писателей и поэтов. Во всяком случае, большинство из них не считали создаваемые ими тексты полноценными литературными произведениями. Иустин называет свою первую апологию προσφώνησις «обращение» (1 Apol. 1, 1 и 68, 3), ἔντευξις «просьба» (1 Apol. 1, 1) и ἐξήγησις «разъяснение» (1 Apol. 68, 3), а в конце второй признается: «Если же вы подпишите это <сочинение>, мы сделаем <его> доступным для всех, дабы они, если сие возможно, изменили свое мнение: только ради этого мы составили сии слова (τούσδε τοὺς λόγους συνετάξαμεν)» (Iust. II Apol. 15, 2). Апологет ставит перед собой конкретную задачу, а для обозначения своей деятельности пользуется глаголом συντάσσειν. Причастие от этого же глагола употребляет Плутарх, говоря о составлении Брутом эпитомы из Полибия (Plut. Brut. 4, 8). Сам Полибий пишет про Арата, что тот составил (συντεταχέναι) в высшей степени достоверные и понятные записи о своих деяниях (Polyb. Hist. II, 40, 4). Вероятно, Иустин рассматривал себя как некоего компилятора учения апостолов, а не как самостоятельного писателя. Татиан, следуя Иустину, пишет о своей речи: «Я не пытаюсь, как есть обыкновение у многих, подкреплять чужими мнениями свое, но желаю составить перечень (τὴν ἀναγραφὴν συντάσσειν) всего, что я сам постиг» (Orat. 35, 1). Ниже (Orat. 42, 1) он признает: «Это я, философствующий по-варварски, для вас, о, мужи эллины, составил (συνέταξα)». Афинагор, называя свое «Прошение» «словом», «речью», пишет: «разрешите здесь, когда слово, <соединенное> с великим воплем, стало доступным слуху, откровенно возгласить, как защищающему дело перед царями-философами» (Leg. 11, 3). В завершение «Прошения» он называет себя «предпринявшим опровержение обвинений» (37, 1). Такая оценка Афинагором своего труда говорит в пользу того, что он создавал его как защитительную речь, которая, хотя и не могла быть произнесенной перед адресатами, однако формально должна была быть отнесенной к произведениям ораторского искусства. Феофил называет свой труд σύγγραμμα (Ad Aut. II, 1). Так же (τὰ συγγράμματα) он обозначает сочинения философов, поэтов и вообще все небиблейские тексты (Ad Aut. II, 3; III, 23). Климент Александрийский, подобно Афинагору и Феофилу, не пользуется глаголом συντάσσειν «составлять» при описании своей работы. Словом σύνταξις обозначается сочинение Исидора «Толкование на пророка Пархора» (Strom. VI, 6, 53, 4). В «Пророческих эклогах» Климент употребляет рассматриваемое слово в значении конспекта живой речи. В самом начале «Стромат» он заявляет: «Смешно, пожалуй, отвергнув писание (γραφήν) серьезных людей, принимать <писания> не таковых составителей (συντάττοντας)» (Strom. I, 1, 1, 1); при этом сам этот труд Климент называет «сочинением» (τὰ συγγράμματα) (Strom. I, 1, 1, 1; II, 1, 2, 2). Именно это слово характеризует сочинения Демокрита, Платона, Гераклита, Александра Полигистора, Артепана, еретика Епифана, апостолов, Аристотеля, Тимея Локрского. В Strom. V, 14, 101, 4 упомянуты ποιήματα «поэтические произведения) и συγγράμματα (прозаические произведения), в которых воспевается Зевс. Таким образом, сочинения исторические, как правило, характеризуются словом «изложения», сочинения же философские – словом συγγράμματα. Любопытно, что у Галена, которого Климент, скорее всего, читал, συγγράμματα противопоставлены ὑπομνήματα («воспоминания, наброски»). Климент же, намекнув вначале, что его труд относится к συγγράμματα, ниже заявляет, что пишет «наброски»  (Strom. I, 1, 11, 1). Церковные авторы 2-й половины II в. перестают  формально противопоставлять свои труды сочинениям языческих писателей. Это свидетельствует об их желании говорить со своими оппонентами как с равными и, вероятно,  является одним из миссионерских приемов.