1. В пушкинистике проблема отношения А. С. Пушкина к творческому наследию А. Н. Радищева в основном касалась полемики с книгой «Путешествие из Петербурга в Москву». Вместе с тем интерес представляет восприятие Пушкиным Радищева-поэта, в частности, его последнего стихотворения «Осьмнадцатое столетие». В некоторых пушкинских стихах отчетливо заметно несомненное, хотя и завуалированное, присутствие радищевского текста.
2. При внимательном рассмотрении стихотворения «Царскосельская статуя» обнаруживаются разительные совпадения с первыми четырьмя стихами радищевского «Осьмнадцатого столетия».
2.1. Одинаковый стихотворный размер (элегический дистих).
2.2. Первый стих в обоих стихотворениях начинаются с одного и того же слова урна, причем на него падает не только словесное, не только метрическое, но и эмфатическое ударение.
2.3. Повтор-стык слова дева (предпоследнее слово в первом стихе — первое слово во втором стихе) аналогичен повтору-стыку слова капли в радищевском тексте. Оба эти слова состоят из одинакового числа слогов (двусложные), в обоих ударение падает на первый слог, оба при повторе находятся на тех же местах.
2.4. Непосредственно после цезуры на седьмом слоге гекзаметра у Пушкина следует слово изливаясь (у Радищева — изливают, но такое же число слогов и ударение падает на третий слог).
2.5. В четвертом стихе обоих текстов слово вечный, у Пушкина повторенное дважды.
3. Возникает вопрос: что может быть общего между пушкинской изящной «анфологической» миниатюрой экфрастического характера, с одной стороны, и радищевским стихотворением с глубочайшим историко-философским охватом великого, кровавого XVIII столетия, с другой?
4. В стихотворении Радищева поднимается проблема времени и вечности. Стихотворение начинается со сравнения времени с каплями, ручьями и реками, а моря — с неподвижной вечностью. В пушкинском стихотворении, по мнению большинства исследователей, «вечность» воплощается одновременно в движении (струя) и в неподвижности (дева … вечно печальна сидит). Исходя из этих наблюдений и толкований, можно предложить следующее толкование смысла интертекстуальности пушкинского текста.
4.1. Первое — вопрос об урне. С известной долей осторожности можно предположить, что урна — отсылка к радищевскому тексту. «Урна с водой» это не пушкинский образ, а радищевский, в этой урне — «капли», которые потом «в ручьи собрались».
4.2. Второе — вопрос о вечности. У Радищева вечность — это море, неподвижная вода (образ, достаточно традиционный), это мотив забвения. У Пушкина вечная струя — это движущаяся вода, поток (образ необычайно индивидуальный). Если, по Пушкину, вечность — это вечное движение, фактически жизнь, то значит, смерти нет, нет и забвения, а есть идея бессмертия и вечной памяти.