Языковая игра (далее – ЯИ) как форма лингвокреативного мышления использует механизмы ассоциативного переключения узуального стереотипа восприятия, создания и употребления языковых единиц. Изучение специфики создания ЯИ, особенно в текстах, написанных в разное историческое время, открывает перспективы для изучения динамики умственной, речетворческой деятельности говорящего. В то же время обращение к конкретным источникам, а именно, к текстам журнальной публицистики XIX и XX  веков, показало, что  незнание «правил игры» той или иной эпохи (отсутствие общего интеллектуального багажа, необходимых для считывания игрового кода фоновых знаний, идентичного опыта и т. п.) затрудняет восприятие ЯИ. Так, непосредственная работа с языковым материалом XIX и XX  вв. выявила несколько проблемных зон в теории ЯИ. К их числу относится, например, трудность в  оценке метафоры как факта ЯИ, особенно, когда речь идет не о создании принципиально новой метафоры, а о демонстративном развитии метафоры системной, конвенциональной. Подобные случаи встречаются в текстах обеих эпох, демонстрируя особенности развития образности: Мнения здесь столь же изменчивы, как вид паров над болотом [Сын Отечества, 1827, № 2]; Эта глубинность запашки, вскрывающей нижние плодородные жизненные пласты, позволяет автору … [Новый мир, 1925, № 12]. Еще одна проблема – вопрос о возможности придания статуса ЯИ конкретным реализациям активных словообразовательных моделей. В частности речь идет об образованиях на -щина (пильняковщина, чуковщина, достоевщинка и т. п.) в журнальных текстах 1930-ых годов. Подобные случаи зафиксированы в словарях и носят, кажется, скорее шаблонный, чем игровой характер, однако повышенная эксплуатация модели расширяет диапазон вариативности знаков, придает им функцию экспрессем, приближая тем самым к ЯИ.   Таким образом, в теории ЯИ принципиальную важность обретают не только опора на существующие модели языка (или их преобразование), но и нарочито активное их использование.