В литературной критике, посвященной творчеству Довлатова, много внимания уделяется вопросу о том, «правдивы» ли тексты автора и можно ли вообще говорить о возможности соотнесения их с внетекстовой действительностью. Как нам кажется, чтобы разобраться в этом вопросе, следует обратить внимание не столько на то, похож или не похож предметный ряд довлатовской прозы на бытовую реальность, сколько на то, как соотносятся повествующий и повествуемый мир в повествовательной структуре текстов автора.
В ходе проведенного исследования выясняется, что идея серьезной «правдивой» реальности, которую можно было бы соотнести с внешней действительностью, дискредитируется самим довлатовским повествованием, где на разных уровнях текста возникает устойчивое соотнесение понятий лжи и творчества, ведь и то, и другое создает вымышленную реальность по похожим правилам. Кроме того, и ложь, и творчество схожим образом связаны со структурой довлатовского юмора, во многом построенного на игре со связью между планами выражения и содержания в знаке.
В качестве отдельного примера совмещений мотивов творчества и обмана можно рассмотреть возникающие в произведениях автора стихотворные тексты и неточные цитаты.
Кроме того, следует обратить внимание на использование Довлатовым в разных текстах одних и тех же элементарных композиционных конструкций, которые (вместе с возникающей самоцитацией и противоречиями между предметным рядом разных произведений) указывают на подчеркнутую «сделанность» довлатовской прозы. Все это работает на усиление идеи о том, что художественная истина находится вне бытовых категорий правды и лжи.
В результате исследования мы приходим к выводу о том, что сама возможность соотнесения текста с внешней реальностью возникает лишь как необходимое условие для игры с читателем, в художественной же реальности довлатовских текстов повествующий мир безусловно доминирует над дискредитированным повествуемым миром. Построенная подобным образом проза отказывается от идеи бытового правдоподобия.