Между фильмами «Вечное возвращение» (К. Муратова) и «8 1/2» (Ф. Феллини), несмотря на почти 50 лет разницы во времени создания, наблюдается ряд знаковых перекличек. Прием «картина в картине» у обоих режиссеров имеет многоуровневую структуру: у Феллини миметический принцип искусства удваивается мимезисом (в сцене просмотра съемочной группой кинопроб); а у Муратовой он продлен в живописную ипостась (символизм картины «Привидение в кресле» прочитывается как с точки зрения личной драмы героини, так и в качестве муратовского приговора культуре). В центре обеих работ – история о неснятом фильме, а в фокусе – «подготовительный» этап в работе над картиной (у Муратовой он ограничен «Пробами»). В обоих случаях финансовая заинтересованность в кинопроизводстве маркирована негативными коннотациями, а ключевой оказывается фигура продюсера («Я купил твое смирение, твой душевный кризис» – Феллини; финальная сцена «Розыгрыш» – Муратова). Но если «ошибочный» фильм для продюсера – «факт чисто экономический», то для режиссера – точка, «которая могла бы стать концом». Трагизм этой идеи приводит Гвидо («8 1/2») к отказу от съемок; а в «Вечном возвращении» – к возникновению фигуры «мертвого режиссера» (ср. с суицидной фантазией Гвидо). Веревка, тщательно сплетаемая героинями «Вечного возвращения», имеет поливалентный потенциал. Этот символический жест может быть адресован к мифу о богинях Парках, плетущих нить человеческой судьбы, или же к истории о путеводной нити Ариадны; возможна также референция к несостоявшемуся повешению героя. Веревка появляется также во сне Гвидо, где мешает ему воспарить и, привязанный за ногу к людям на берегу океана, он тонет. Деформированная коммуникация, служащая (наряду с дублированием диалогов) сюжетообразующим фактором в «Вечном возвращении» (героиня не слышит героя, а тот не видит свою собеседницу), – у Феллини предстает как проблема непонимания, но у обоих режиссеров сводима  к общему поиску адекватных языков эффективной коммуникации.