Библейские образы как часть городского пространства в рассказе Л. Андреева «Город»
Мария Евгеньевна Коробкина
Докладчик
магистрант 2 курса
Южный федеральный университет
Южный федеральный университет
Ключевые слова, аннотация
В настоящем докладе исследуются иудео-христианские образы в рассказе Л. Андреева «Город». Автор
доказывает их неразрывную связь с мрачным, гнетущим пространством города,
описанного в духе экспрессионизма. Рассмотренные библейские образы воплощаются
в фигурах зла, постепенно уничтожающих личность главного героя, в чём и состоит
специфика их реализации в изучаемом тексте.
Тезисы
Ключевые слова: Л. Андреев, библейские образы, экспрессионизм, пространство города
Леонид Андреев — творец «границы реализма и символизма», в произведениях которого находят отражение мотивы экспрессионизма [Корнеева, 2000]. Автор узнаваем пристальным вниманием к библейским сюжетам [Худзиньска-Паркосадзе, 2009]: всемирно известно его переосмысление образа Иуды в повести «Иуда Искариот» или Иова в «Жизни Василия Фивейского».
Материал нашего исследования — рассказ «Город», в котором иудео-христианские реминисценции вписаны в городское пространство, вызывающее у главного героя животный ужас и клаустрофобию. Петров боится бесконечного количества незнакомцев, среди давящих городских стен с ним случаются нервные припадки, город предстает апокалиптическим злом, с которым герой не в силах бороться.
Жизнь Петрова скучна и однообразна — самым примечательным событием для него оказывается визит к неким Васильевским на Пасху, где он встречает «другого» [Андреев, 1990: 377], таинственного человека без имени и фамилии, знакомство с которым немного скрашивает его жизнь. Примечательно, что все четыре встречи с «тем» приходятся именно на Пасху — день воскресения Христа, а сам загадочный гость всегда ходит в белом, «белокур», что позволяет сопоставить его с ангелом, предвещающим воскресение. Однако возрождение становится экзистенциально абсурдным и невозможным, потому что на Рождество встречи у Васильевских для героя пусты и безрадостны, ведь «другой» никогда не приходит, делая праздник несостоятельным — в космологии рассказа Л. Андреева бог никогда не рождался.
Очередным любопытным христианским образом становится Вавилонская блудница — аллегория города, отрекшегося от веры и пути к духовному обогащению. Блудница воплощена в фигуре проститутки, перед которой унижается Петров, предлагая стать его женой. В этой мольбе исчезает последняя надежда героя на спасение, отказ обрекает его на вечное одиночество. В пьяном крике Петров произносит библейское «все мы братья» [Андреев, 1990: 380], что сближает его с отчаявшимся найти сострадание в ближнем гоголевским Башмачкиным.
Улицы апокалиптического города, постепенно убивающего главного героя, сравниваются со клубящимися и грызущими друг друга змеями — символами зла и хаоса. Метонимически город предстает убивающим личность и отравляющим душу — все, кого встречает герой на улицах, пугают его отсутствием жизни, безликостью.
В тексте рассказа неоднократно фигурируют семь кладбищ, на которых, как Москва или Иерусалим на семи холмах, стоит город. Здесь автор окончательно объединяет пространство города со смертью — с категорией хаоса были связаны все введенные Л. Андреевым христианские образы.
В финале аукториальный рассказчик возвышается над городом и провозглашает смерть Петрова, с которой связано появление восьмого кладбища — единственный след, который герой оставил после себя, бунтуя, подобно Башмачкину, против привычного устройства родной среды. Экспрессионистский город губит героя в своём гнетущем пространстве, и никто у Васильевских даже не помнит его имени.
Литература:
Андреев Л. Н. Собрание сочинений. В 6-ти т. T. 1. Рассказы 1898—1903 гг. М., 1990.
Корнеева Е.В. Мотивы художественной прозы и драматургии Леонида Андреева: дис. к. филол. наук. Елец, 2000.
Худзиньска-Паркосадзе А. Библейские мотивы в прозе Леонида Андреева (на примере рассказа «Жизнь Василия Фивейского») // Вестник ВолГУ. Серия 8: Литературоведение. Журналистика. 2009. №8. С. 53—58.
Леонид Андреев — творец «границы реализма и символизма», в произведениях которого находят отражение мотивы экспрессионизма [Корнеева, 2000]. Автор узнаваем пристальным вниманием к библейским сюжетам [Худзиньска-Паркосадзе, 2009]: всемирно известно его переосмысление образа Иуды в повести «Иуда Искариот» или Иова в «Жизни Василия Фивейского».
Материал нашего исследования — рассказ «Город», в котором иудео-христианские реминисценции вписаны в городское пространство, вызывающее у главного героя животный ужас и клаустрофобию. Петров боится бесконечного количества незнакомцев, среди давящих городских стен с ним случаются нервные припадки, город предстает апокалиптическим злом, с которым герой не в силах бороться.
Жизнь Петрова скучна и однообразна — самым примечательным событием для него оказывается визит к неким Васильевским на Пасху, где он встречает «другого» [Андреев, 1990: 377], таинственного человека без имени и фамилии, знакомство с которым немного скрашивает его жизнь. Примечательно, что все четыре встречи с «тем» приходятся именно на Пасху — день воскресения Христа, а сам загадочный гость всегда ходит в белом, «белокур», что позволяет сопоставить его с ангелом, предвещающим воскресение. Однако возрождение становится экзистенциально абсурдным и невозможным, потому что на Рождество встречи у Васильевских для героя пусты и безрадостны, ведь «другой» никогда не приходит, делая праздник несостоятельным — в космологии рассказа Л. Андреева бог никогда не рождался.
Очередным любопытным христианским образом становится Вавилонская блудница — аллегория города, отрекшегося от веры и пути к духовному обогащению. Блудница воплощена в фигуре проститутки, перед которой унижается Петров, предлагая стать его женой. В этой мольбе исчезает последняя надежда героя на спасение, отказ обрекает его на вечное одиночество. В пьяном крике Петров произносит библейское «все мы братья» [Андреев, 1990: 380], что сближает его с отчаявшимся найти сострадание в ближнем гоголевским Башмачкиным.
Улицы апокалиптического города, постепенно убивающего главного героя, сравниваются со клубящимися и грызущими друг друга змеями — символами зла и хаоса. Метонимически город предстает убивающим личность и отравляющим душу — все, кого встречает герой на улицах, пугают его отсутствием жизни, безликостью.
В тексте рассказа неоднократно фигурируют семь кладбищ, на которых, как Москва или Иерусалим на семи холмах, стоит город. Здесь автор окончательно объединяет пространство города со смертью — с категорией хаоса были связаны все введенные Л. Андреевым христианские образы.
В финале аукториальный рассказчик возвышается над городом и провозглашает смерть Петрова, с которой связано появление восьмого кладбища — единственный след, который герой оставил после себя, бунтуя, подобно Башмачкину, против привычного устройства родной среды. Экспрессионистский город губит героя в своём гнетущем пространстве, и никто у Васильевских даже не помнит его имени.
Литература:
Андреев Л. Н. Собрание сочинений. В 6-ти т. T. 1. Рассказы 1898—1903 гг. М., 1990.
Корнеева Е.В. Мотивы художественной прозы и драматургии Леонида Андреева: дис. к. филол. наук. Елец, 2000.
Худзиньска-Паркосадзе А. Библейские мотивы в прозе Леонида Андреева (на примере рассказа «Жизнь Василия Фивейского») // Вестник ВолГУ. Серия 8: Литературоведение. Журналистика. 2009. №8. С. 53—58.