«Толстые» литературно-художественные журналы и проблема сталинского соцреалистического канона
Дмитрий Михайлович Цыганов
Докладчик
магистрант 1 курса
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
Ключевые слова, аннотация
«Толстые» литературно-художественные журналы периода позднего сталинизма до сегодняшнего дня не становились предметом историко-литературного исследования. Это оказывается серьезной преградой к осмыслению специфики культурного производства в сталинскую эпоху. Посредством применения историко-литературного и институционального методов на широком фактическом материале показывается, что в период 1940-х — начала 1950-х «толстые» журналы в сознании сталинских функционеров воспринимались как потенциальная модель «советской литературы», надежно определявшая ее тематическую и эстетическую амплитуды.
Тезисы
Ключевые слова: сталинизм; культурная история; социалистический канон; «толстые» журналы
Издательский процесс сталинской эпохи изучен крайне слабо: современная наука обладает минимумом сведений об организации книгоиздания в СССР в 1930—1950-е гг. Наиболее осмысленным на сегодняшний день оказывается лишь один из фрагментов этой большой темы — цензура и репрессивные механизмы недопущения «вредоносных» текстов до части читательской публики, чей круг чтения не определялся приматом «снабжения» и формировался, насколько это позволяла обстановка, самостоятельно. Однако и эта волнующая умы ученых тема разрабатывается лишь в тех направлениях, которые затрагивают «большие имена»; вопросы же, связанные с практиками производства и распределения печатной продукции, оказываются вне поля зрения специалистов.
Исследования последних лет значительно сузили «поле» советской литературы как объект изучения, превратив в набор имен, случаев и редких контактов: фокус на периферийных для культурной обстановки первой половины прошлого столетия фактах сделал возможной ситуацию, когда из пространства художественной жизни исключаются центральные явления, а интересующие ученых сюжеты «вынимаются» из нелитературного окружения и компонуются в последовательно организуемые изолированные ряды или альтернативные «соцреалистической доктрине» «потоки» [Чудакова, 1988: 241]. Вместе с тем советская литература, если понимать ее как все, что написано и опубликовано советскими писателями (т. е. членами писательских организаций всех уровней), существовала именно в пространстве печатного литературного процесса, организованного и регулировавшегося вполне конкретными институциональными механизмами, одно из центральных мест среди которых занимали пресса и «толстые» литературные журналы.
Период позднего сталинизма интересен тем, что именно тогда достигается искомая еще с конца 1920-х институциональная упорядоченность административных ресурсов и исполняемых ими функций. На смену характерной для предвоенной эпохи политики массированного вмешательства приходит практика локальных решений и точечных (но показательных) атак. Отчетливее всего процесс «самонастройки» системы официальной сталинской культуры выразился в изменениях издательской практики, в тех частных критических выпадах, которые партфункционеры от литературы совершали в отношении институций, отошедших в своей работе от «партийной линии в искусстве».
«Очистительная буря» войны заметно ослабила и децентрализовала политический контроль как основу сталинской диктатуры, последствия чего будут ощущаться вплоть до середины 1950-х гг. Закономерным образом после относительной внешнеполитической стабилизации в кругах высшего партийного руководства возникла потребность в скорейшем урегулировании литературной жизни, тесным образом связанном с реанимацией «основного художественного метода» — социалистического реализма — и оживлением дискуссии вокруг его основных критериев. Тогда же наметилась необходимость в переосмыслении сущности соцреализма, предполагавшем не столько конкретизацию его принципов, сколько очередное приспособление эстетического режима под нужды режима политического. Миссия по осуществлению этой задачи (и ответственность за ее исполнение) первоначально была возложена на критические отделы «толстых» литературных журналов и прессу.
Литература:
Чудакова М. О. Без гнева и пристрастия: Формы и деформации в литературе 20-30-х годов // Новый мир. 1988. № 9. С. 240—260.
Издательский процесс сталинской эпохи изучен крайне слабо: современная наука обладает минимумом сведений об организации книгоиздания в СССР в 1930—1950-е гг. Наиболее осмысленным на сегодняшний день оказывается лишь один из фрагментов этой большой темы — цензура и репрессивные механизмы недопущения «вредоносных» текстов до части читательской публики, чей круг чтения не определялся приматом «снабжения» и формировался, насколько это позволяла обстановка, самостоятельно. Однако и эта волнующая умы ученых тема разрабатывается лишь в тех направлениях, которые затрагивают «большие имена»; вопросы же, связанные с практиками производства и распределения печатной продукции, оказываются вне поля зрения специалистов.
Исследования последних лет значительно сузили «поле» советской литературы как объект изучения, превратив в набор имен, случаев и редких контактов: фокус на периферийных для культурной обстановки первой половины прошлого столетия фактах сделал возможной ситуацию, когда из пространства художественной жизни исключаются центральные явления, а интересующие ученых сюжеты «вынимаются» из нелитературного окружения и компонуются в последовательно организуемые изолированные ряды или альтернативные «соцреалистической доктрине» «потоки» [Чудакова, 1988: 241]. Вместе с тем советская литература, если понимать ее как все, что написано и опубликовано советскими писателями (т. е. членами писательских организаций всех уровней), существовала именно в пространстве печатного литературного процесса, организованного и регулировавшегося вполне конкретными институциональными механизмами, одно из центральных мест среди которых занимали пресса и «толстые» литературные журналы.
Период позднего сталинизма интересен тем, что именно тогда достигается искомая еще с конца 1920-х институциональная упорядоченность административных ресурсов и исполняемых ими функций. На смену характерной для предвоенной эпохи политики массированного вмешательства приходит практика локальных решений и точечных (но показательных) атак. Отчетливее всего процесс «самонастройки» системы официальной сталинской культуры выразился в изменениях издательской практики, в тех частных критических выпадах, которые партфункционеры от литературы совершали в отношении институций, отошедших в своей работе от «партийной линии в искусстве».
«Очистительная буря» войны заметно ослабила и децентрализовала политический контроль как основу сталинской диктатуры, последствия чего будут ощущаться вплоть до середины 1950-х гг. Закономерным образом после относительной внешнеполитической стабилизации в кругах высшего партийного руководства возникла потребность в скорейшем урегулировании литературной жизни, тесным образом связанном с реанимацией «основного художественного метода» — социалистического реализма — и оживлением дискуссии вокруг его основных критериев. Тогда же наметилась необходимость в переосмыслении сущности соцреализма, предполагавшем не столько конкретизацию его принципов, сколько очередное приспособление эстетического режима под нужды режима политического. Миссия по осуществлению этой задачи (и ответственность за ее исполнение) первоначально была возложена на критические отделы «толстых» литературных журналов и прессу.
Литература:
Чудакова М. О. Без гнева и пристрастия: Формы и деформации в литературе 20-30-х годов // Новый мир. 1988. № 9. С. 240—260.