Осознание ценности национальных языков как производных национальных менталитетов и как важнейших этногенных и культурообразующих категорий неизбежно влечёт за собой стремление максимально полно и всесторонне интерпретировать язык (и прежде всего его лексику) именно в его ипостаси «дома бытия» духа народа [Корнилов 2000]. Русский язык, характеризующийся развитой паронимией, омонимией, синонимией и особой гибкостью порядка слов в предложении, являющейся непосредственным отражением оттенков контекстуального смысла, является, пожалуй, наиболее сложным языком для овладения, именно в силу своей неразрывной связи с культурой и историей России. Мы согласны с мнением В. Журавлева, что национально-зарожденная, выношенная и выстраданная русская духовная культура обусловила специфический менталитет с его неустанным исканием абсолютного добра, истины, красоты и гармонии [Журавлев 1996]. Русский менталитет выражается в единстве и борьбе противоречий русского характера, сочетающего в себе долготерпение и героический порыв, рассудительность и безрассудность, «задний ум» – разум – и находчивость. Русский менталитет, формируемый под непосредственным воздействием русского языка в прямой взаимосвязи с русской культурой, обусловливает глобальный характер – «имперскость» – и системность мышления образованных членов русскоязычного социума, также как и не требующее дополнительных объяснений понимание величия своего народа и его особого призвания в исторической перспективе. Ментальность, понимаемая нами вслед за Н. Решетниковой как всеобщий характер человеческой общности и изначальная движущая сила всех социокультурных процессов, концентрирует в себе специфические особенности цивилизаций, при этом ментальность и культура нации предстают как сложный взаимодетерминированный синтез духовных и материальных артефактов [Решетникова 2013]. При этом русская ментальность как основа русской этнокультурной картины мира стала основой особенно сложной и не имеющей аналогов российской цивилизации.