«Гамлет-машина» Х. Мюллера как репрезентация шекспировского мортального сюжета
Елена Ивановна Чебанная
Докладчик
соискатель
Кубанский государственный университет
Кубанский государственный университет
190
2016-04-22
14:30 -
14:50
Ключевые слова, аннотация
Работа посвящена анализу мортального сюжета в пьесах У. Шекспира «Гамлет» и Х. Мюллера «Гамлет-машина». В центре сопоставления — репрезентация этого сюжета в современном тексте. Рассматривается комплекс образов и мотивов пьесы Мюллера, связанных с оригинальной шекскипровской концепцией, в частности, мотивов похорон, смерти Бога, пустоты, не-рождения, убийства времени. На основе текстового анализа комментируется философия немецкого драматурга.
Тезисы
Наша цель — не сравнить
«Гамлета» («The Tragedy of Hamlet, Prince of Denmark») с «Гамлет-машиной» («Die
Hamletmaschine»), а показать сложную связь поэтики Х. Мюллера (1929–1995,
Müller) с поэтикой У. Шекспира (Shakespeare). Ключевая проблема — какие образы
и мотивы оригинального текста, взятые Мюллером, воссоздают мортальный сюжет
«Гамлета». Этот аспект сопоставления не был подробно проанализирован ранее.
Методологически мы опираемся на Х.-Т. Лемана (Lehmann) и его
«Постдраматический театр» («Postdramatisches Theater»).
Пьесу Шекспира, при всей ее сложности, можно прочесть как гимн пустоте, отказу от действия, т. е. от жизни. Рефлексия над поступком становится важнее поступка. Мюллер признавался, что принц для него — образцовая фигура отступничества интеллигенции. Знак смерти в «Гамлете» стал основой «Гамлет-машины», ее нервом и смысловым центром. Мюллер создает ряд символов и образов, помещённых вне классической системы сюжета, но связанных ассоциативно между собой, через шекспировский дискурс, мифологические аналогии и аллюзии, через другие прецедентные тексты.
Первый из них — сцена похорон отца Гамлета. Задаётся лейтмотив смерти, в целом же сцена напоминает травестированное причастие. Реальный отец героя сопоставляется с Богом, но мертвы оба. Ожидаемого воскресения души не наступает: «Скорбь сменилась ликованьем, ликованье — чавканьем, у пустого гроба убийца навалился на вдову» (Мюллер Х. Проза. Драма. Эссе. Диалоги. М., 2012). Отказ от вечной жизни и спасения в любых иносущностях выражен у Мюллера достаточно резко.
Далее — мотив не-рождения, отказа от бытия. Он связан с шекспировским мотивом ненависти к матери, который здесь лишен психологизма, но философичен. «Я бы хотел, чтоб моя матушка одним отверстием имела меньше <…>: меня бы в таком случае не было» (там же). Женщины виновны не в предательстве, а в том, что способны давать жизнь.
Наконец, мотив убийства времени, развиваемый из «расшатанного века». Герой осознает, что призрак отца не исчезнет с рассветом, так как время остановило свой ход. Герой говорит: «Иду домой и убиваю время, единый / С моим неразделимым Я» (там же). Заметим, что цель его — не вернуть время в колею, а уничтожить его, утопить мир в собственной личности, в точке своего сознания. Человек — единственный элемент вселенной, который осознает время. Убить человека — уничтожить понятие о времени.
Итак, Мюллер строит свою пьесу по смысловой модели Шекспира, но лишает её реального плана, создавая фантомы и картины, иллюстрирующие стремление человека к смерти. Это отказ от религиозной парадигмы, нежелание продолжать жизнь, осознание фатальной бесконечности времени. Действие мистерии происходит во время звучания последней фразы «Гамлета» — «The rest is silence», именно здесь функционируют гротескные образы «Гамлет-машины».
Пьесу Шекспира, при всей ее сложности, можно прочесть как гимн пустоте, отказу от действия, т. е. от жизни. Рефлексия над поступком становится важнее поступка. Мюллер признавался, что принц для него — образцовая фигура отступничества интеллигенции. Знак смерти в «Гамлете» стал основой «Гамлет-машины», ее нервом и смысловым центром. Мюллер создает ряд символов и образов, помещённых вне классической системы сюжета, но связанных ассоциативно между собой, через шекспировский дискурс, мифологические аналогии и аллюзии, через другие прецедентные тексты.
Первый из них — сцена похорон отца Гамлета. Задаётся лейтмотив смерти, в целом же сцена напоминает травестированное причастие. Реальный отец героя сопоставляется с Богом, но мертвы оба. Ожидаемого воскресения души не наступает: «Скорбь сменилась ликованьем, ликованье — чавканьем, у пустого гроба убийца навалился на вдову» (Мюллер Х. Проза. Драма. Эссе. Диалоги. М., 2012). Отказ от вечной жизни и спасения в любых иносущностях выражен у Мюллера достаточно резко.
Далее — мотив не-рождения, отказа от бытия. Он связан с шекспировским мотивом ненависти к матери, который здесь лишен психологизма, но философичен. «Я бы хотел, чтоб моя матушка одним отверстием имела меньше <…>: меня бы в таком случае не было» (там же). Женщины виновны не в предательстве, а в том, что способны давать жизнь.
Наконец, мотив убийства времени, развиваемый из «расшатанного века». Герой осознает, что призрак отца не исчезнет с рассветом, так как время остановило свой ход. Герой говорит: «Иду домой и убиваю время, единый / С моим неразделимым Я» (там же). Заметим, что цель его — не вернуть время в колею, а уничтожить его, утопить мир в собственной личности, в точке своего сознания. Человек — единственный элемент вселенной, который осознает время. Убить человека — уничтожить понятие о времени.
Итак, Мюллер строит свою пьесу по смысловой модели Шекспира, но лишает её реального плана, создавая фантомы и картины, иллюстрирующие стремление человека к смерти. Это отказ от религиозной парадигмы, нежелание продолжать жизнь, осознание фатальной бесконечности времени. Действие мистерии происходит во время звучания последней фразы «Гамлета» — «The rest is silence», именно здесь функционируют гротескные образы «Гамлет-машины».