Один из типологических признаков литературы модернизма – саморефлексивность. Потребность в наблюдении над природой письма, моделирование нарративных масок пишущего, экзистенциальная мотивация к бытию в слове – все эти качества присущи и поэтике австрийского писателя Томаса Бернхарда (1931-1989). Размышлять над тем, как воображение «пакует и распаковывает предложения» [1, с. 394], расценивать язык как средство выражения заблуждения истины (ведь «истина всегда есть заблуждение <…> абсурд – единственно возможный путь» [1, с. 399]) – таков неизменный метод Бернхарда рассказывать истории, попутно деконструируя их метафикцией, сплавляя воедино поэтику и поэтологию. Бернхард, избегавший патетических слов и коннотаций, развенчивавший их излюбленным эпитетом «sogenannte» (так называемый), предпочитал описывать процесс творчества стилистически нейтральными глаголами «писать» (schreiben), «наблюдать» (beobachten), «исследовать» (erforschen, studieren), «размышлять», «обдумывать» (meditieren,  nachdenken, überlegen), «думать» (denken). Субъект творчества, «пишущий» (der Schreibende [1, с. 413]), наделяется характеристиками скорее интеллектуально-философского толка, чем эмоционально-поэтического: это человек рассудка, ума, духа (Gehirn-, Kopf-, Geistesmensch). Исключение в этом аскетичном лексиконе составляет понятие «гений», которое Бернхард исследует с романтическим пафосом (ср.: «Хождение», «Корректура», «Известковый карьер», «Пропащий»). Однако жанрово, сюжетно, стилистически художественная философия чтения и письма реализуется у Бернхарда в разных формах: 1) повествованиях о Другом («гении»); 2) повествованиях о себе – документальных и автофикциональных текстах. К первой группе можно отнести большинство его повестей и романов с героем-«гением», ко второй, которую обобщенно можно назвать «автобиографические тексты», – интервью и тексты-«исповеди» (например, откровенные интервью, которые Бернхард дал Кристе Фляйшман, Андре Мюллеру; текст документального фильма «Три дня»), переписку, а также пенталогию [2]. Вторая группа текстов представляет особый поэтологический интерес: поставивший задачу исследовать собственные экзистенциальные истоки, Бернхард именно здесь демонстрирует рождение в себе читателя и писателя, дает темпорально развернутый «портрет художника в юности». Аутентичность, к которой пытается пробиться ретроспективный рассказчик автофикциональной пенталогии [1], одновременно и невозможна, и неотвратима в актах бесстыдного саморазоблачения: «если бы я сохранил хоть толику стыда, я вообще не смог бы писать, лишь бесстыдный пишет <…> лишь бесстыдный подлинен» («Hätte ich eine noch so geringe Scham, ich könnte ja überhaupt nicht schreiben, nur der Schamlose schreibt <…> nur der Schamlose ist authentisch») [1, с. 394]. Сюжетно автофикциональная пенталогия отличается от текстов о Другом тем, что показывает предысторию героя, возвращает его зрелую философию к «причинам», воссоздает социальную и психологически среду произрастания «я» писателя. Так, исповедь «Трех дней» проливает свет на лейтмотивы фикциональных текстов: изоляция героя-гения, одиночество, пространство-интерьер как «книга» со стенами-страницами [3]. Повести «Причина», «Подвал», «Дыхание», «Холод» позволяют реконструировать экзистенциальные основания поэтологических воззрений Бернхарда, розданных его нарративным двойникам в романах о Другом и – из-за плотного умолчания о «причинах» – воспринимаемых там как гипертрофированные формы модернистской самоизоляции художника.

Литература:
1. Bernhard Th. Der Keller // Bernhard Th. Die Autobiographie. Die Ursache. Der Keller. Der Atem. Die Kälte. Ein Kind. St. Pölten – Salzburg: Residenz Verlag, 2011.
2. Bernhard Th. Die Autobiographie. Die Ursache. Der Keller. Der Atem. Die Kälte. Ein Kind. St. Pölten – Salzburg: Residenz Verlag, 2011.
3. Bernhard Th. Drei Tage // Bernhard Th. Der Italiener. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1989. S. 78-90.