Очевидная простота в распределении функций между взрослым-повествующим “я” и ребёнком-повествуемым “я”, который должен являться исключительно персонажем в плане диегезиса, отдавая слово автобиографическому нарратору, всё повествование которого ведётся от первого лица, тем не менее не соответствует действительности. Часто нарратив перестаёт носить характер событий далёкого прошлого, которые вспоминаются в комплексе с эмоциями, вызванными тогда, и приобретает характер повествования о событиях, произошедших в недалёком прошлом, актуальное восприятие которых происходит будто бы двумя “я”. Здесь имеет место явная реакция рефлектора-ребёнка, но фактически анализ и оценка остаются за нарратором, который не передавал слова другой нарративной инстанции. И только на интуитивном уровне читатель ощущает фактически не реализованное присутствие повествуемого “я” и его влияние на повествование. Именно это “двухголосие” свидетельствует о специфике нарратива в цикле, а его роль и методы создания являются предметом данного исследования. В ходе исследования нарратор характеризуется согласно типологической классификации В. Шмида, в процессе чего комментируются особенности выявления некоторых позиций. Следующим шагом в исследовании является анализ структуры нарратива и взаимодействия повествующего и повествуемого “я” в рамках теории “точки зрения”, что позволяет наиболее ярко продемонстрировать специфику повествовательной структуры текста. В результате исследования мы приходим к выводу, что мифологические аллюзии, сложные метафорические конструкции, широкий кругозор и целостность образа отца-демиурга выявляют настоящую инстанцию мифотворчества, выдаваемого за детское восприятие действительности, ведь именно нарратор заинтересован в сакрализации детства. Разнополюсное соотношение персонального-пространственного, персонального и нарраториального перцептивного, нарраториальных временного, языкового и идеологического планов является основным приёмом создания эффекта “двойного” нарратора.