Совершив убийство, главный герой после незамеченной им самим гибели закономерно попадает в ад, причем в ад тщательно сконструированный, пейзаж которого практически неотличим от обыкновенного пейзажа, и населенный персонажами, практически неотличимыми от обыкновенных людей. В этом мире наблюдатель сталкивается с пространственными, размерными, временными нарушениями, утратой имени и памяти, парадоксами жизни-в-смерти и смерти-в-смерти. В размышлениях о сходимости и существовании предела иллюзорных рядов персонаж обретает иллюзию абсолюта, только чтобы испытать горечь его абсолютной утраты. А основным методом мучения персонажа в этом персональном аду является умножение предметов и явлений с вариациями и совпадениями – концепция невыносимой, гегелевской «дурной бесконечности». Повторения развиваются от простого удвоения в подобия, отражения, квази-бесконечные ряды невозможных объектов, в бифуркации персонажа, встречающего разновидности собственной сущности, в бесконечно вложенные души внутри иллюзорного тела, в цикличность смерти, и наконец к повторению завязки романа как началу очередного цикла тех же невыносимых событий, страшных, навязчивых и привлекательных как бездна.